ТЕРНИ - КИЇВ - БРЮСЕЛЬ
Шукаючи,щось новеньке з історії,знаходимо у тих таки мемуарах князя О. Щербатова,про долю Бориса Щербатова та його доньки Марії (Мері),котрі жили в Тернах на час жовтневого перевороту 1917 року.Тим,хто цікавиться місцевою історією,гадаємо буде цікаво почитати цей епізод зі згадкою про селище.
На фото; Марія Щербатова.
(Мовою оригіналу);
************************
"Тетю Мэри я встречал в последний раз в Зальцбурге летом 1945 года. Узнав, что тетушка живет в Австрии, в доме кузена графа Франца фон Ревертера, я решил сделать ей сюрприз, навестить. Прихватив продукты из 22-го корпуса, я сел в «джип» и через три часа постучал в ее дверь. Не знаю, кто из нас больше испугался: она или я от ее испуга, случившегося при виде меня в форме.
Тетя решила, что за ней пришли из НКВД или СМЕРШа и спросила: "Кто вы такой? Вы за мной?" От страха и за давностью времени она меня не узнала. Неудивительно: последняя наша встреча состоялась в Петербурге в 1917 году в доме дедушки на Сергиевской улице. Столько лет прошло. Я растерялся и почти закричал: "Тетя Мэри, я твой племянник Алексей, сын Анны и Павла". Она резко затихла, недоверчиво всмотрелась в лицо, наконец, обняла меня и заплакала.
Через несколько минут моя милая родственница успокоилась, мы вошли в комнату, поставили чайник, и сразу возникла атмосфера домашнего уюта. Тетя по моей просьбе начала рассказывать о своих скитаниях. Младшая сестра отца, замуж она не вышла и в послереволюционный период жила в Тернах, в имении моего деда, князя Бориса Сергеевича Щербатова. Он уехал на Кавказ, в Ессентуки, где, по всей вероятности, в 23-24-м годах умер.
Когда дом его в 1919 году большевики сожгли, тетя Мэри переехала в Киев, сумев спасти единственный предмет из уничтоженного дома — икону Казанской Божьей Матери. В столице Украины она провела все годы Гражданской войны и НЭПа. В 37-м тетю неожиданно арестовали. Она навсегда запомнила имя главного чекиста, допрашивавшего ее — Мануильский. Был он из города Сумы Харьковской области. Диалог тетя Мэри воспроизводила, волнуясь и заикаясь:
— Как вас зовут?
— Княжна Щербатова.
— Вы дочь Бориса Щербатова, предводителя дворянства Харьковской губернии?
—Да.
— Не понимаю, почему вы еще не арестованы? Я позабочусь, чтобы ошибку исправили. Пока идите.
В полушоковом состоянии тетя Мэри отправилась домой. Единственное, на что она была способна — помолиться иконе Казанской Божией Матери, которая переходила в нашей семье по наследству, начиная с 16 века. Так и просидела всю ночь, а утром, готовая к худшему, случайно узнала, что Мануильский умер этой же ночью от инфаркта. Тогда смерть чекиста показалось ей Божьим знамением. А теперь мы оба подумали, что он мог бы не отпускать ее, посадить, расстрелять. А вдруг дал шанс скрыться? Может быть, как Леон Дуй, старался помочь, кому был в силах, и сердце не выдержало?
Хотелось верить в хорошее и ей, и мне. Мы некоторое время постояли возле нашей иконы, я коснулся рукой красивой ризы. Ее изготовили позднее, в эпоху Екатерины Великой. Хорошо, что тетя Мэри взяла ее с собой в 1942 году, когда переезжала в Австрию после оккупации Киева немцами. Я, тем не менее, посоветовал ей выбираться из Зальцбурга, лучше всего к своей сестре Анюте в Канны: в Австрии стало неспокойно, шла активная охота за эмигрантами, а советская разведка, надо отдать должное, делала свое дело быстро и эффективно.
К сожалению, денег при мне практически не было, лишь двадцать долларов, выигранные накануне в покер. У меня в это время вообще наличных почти не водилось: ежемесячную зарплату, что-то около двухсот долларов, большинство военнослужащих, и я в том числе, отсылали домой. И все-таки,для тети на тот момент это было неплохим подспорьем. Мы расстались, вскоре мне стало известно, что тетя Мэри, вняв моим советам, уехала к сестре Анюте, после смерти которой в 60-х годах, поселилась в Брюсселе у моей сестры Елены Виттук.
Когда весной 1979 года Елена умерла, я получил простую бандероль из Брюсселя и не сразу открыл, уверенный, что там какие-нибудь старые бумаги. Каково же было мое удивление, когда в полуразвалившейся коробке я увидел дорогую семейную икону, с которой попрощался в Зальцбурге в 45-м году. Никто не украл ее, по-видимому, оттого, что она никак не была оценена. Я люблю эту икону, что всегда стоит в моем изголовье, как память о моей дорогой тете."
********************************************************************************************************************
|
