Князь ЩЕРБАТОВ
.У недавньому матеріалі, від ми згадували колишнього міністра Внутрішніх справ Російської імперії, правління 1915 року, Миколу Щербатова. Його батько Борис, мешкав у Тернах, та і син, як його називали "летючий міністр" ( через нетривале керування ) був частим гостем нашого краю.
Свого часу , Тимчасовий уряд, зробив допити тогочасних керівників уряду по різноманітних питаннях, що стосуються їхнього правління .Серед 88-ми допитаних, 27 - го вересня 1917 - го року цю процедуру пройшов і екс- міністр Микола Щербатов.
Для тих, хто цікавиться історичною тематикою, подаєм повний текст його допиту, опублікований у книзі
..
.Содержание.
Назначение Щербатова министром внутренних дел.
Отношение б. государя к этому назначению.
Отношение б. императора к общественным организациям и союзу русского народа.
Неотправленная телеграмма князю Львову и М. Челнокову.
Отношение б. императора к Государственной Думе.
Влияние бывшей императрицы.
Представление Щербатова бывшей императрице.
Распутин.
Отношение б. императора к совету министров и Щербатову в вопросе о конституционной монархии.
Либеральный совет министров середины 1915 года.
Отношения совета министров к Горемыкину.
Ненормальные отношения между гражданской и военной властью. Постановка транспорта.
Отношение к бывшему императору, как верховному главнокомандующему.
Характеристика бывшего императора.
Совет министров и его председатель Горемыкин.
Почему совет министров был против бывшего императора, как верховного главнокомандующего.
Отсутствие придворных влияний.
Вера бывшего императора в силу и влиятельность черносотенных организаций.
Распутин и министерство Щербатова.
Щербатов о Маклакове и Хвостове.
Личный состав министерства внутренних дел.
Приглашение директором полиции Моллова.
Деятельность департамента полиции.
Перлюстрация писем.
Отношение к общественным организациям, работавшим на оборону.
Товарищи министра – Золотарев, Волжин.
Причина ухода Джунковского.
Отношение министерства внутренних дел к еврейскому вопросу.
Отношение б. императора к еврейскому вопросу.
Дело о столкновении войск с рабочими в Иванове-Вознесенске.
Рептильный фонд.
Субсидии из средств департамента полиции черносотенным организациям и на иные цели.
Председатель.
- Князь Н.Б.Щербатов. Вы были управляющим министерством внутренних дел с 5-го июня 1915 года и до 26-го сентября того же года?
А раньше вы занимали какой пост?
Щербатов. – Управляющего главным управлением государственного коннозаводства.
Одно время я был членом государственного совета по выборам полтавского губернского земства и совмещал эти должности, а потом отказался от должности члена государственного совета.
Председатель. – По ходу наших работ, которые теперь приближаются к концу, нам необходимо выслушать ваши объяснения по некоторым общим вопросам политической жизни того момента, когда вы были у власти, а также по поводу некоторых вопросов внутриведомственных министерства внутренних дел.
Так, может быть, сперва вы сообщите Комиссии, при каких обстоятельствах состоялось ваше назначение на пост управляющего министерством внутренних дел и затем, каковы были главнейшие политические факты внутренней жизни за время вашего пребывания в нем?
Щербатов. – О том, что явилось предположение о назначении меня министром внутренних дел, я узнал дней за 7-8 и даже, может быть, меньше, потому что приехал из служебной поездки на Северный Кавказ, если не ошибаюсь, 2-го июня.
В день приезда я узнал, что слухи и разговоры, которые носились прежде, – этих разговоров было чрезвычайно много, и я им не придавал значения, повидимому, принимают серьезный характер.
Узнал я об этом от А. В. Кривошеина.
Выяснилось, что желание о назначении меня министром внутренних дел исходило от большинства тогдашнего совета министров, то-есть от всех кроме председателя.
Иванов. – Горемыкина?
Щербатов. – Как это до государя дошло, мне неизвестно. Быть министром мне чрезвычайно не хотелось по целому ряду соображений.
Я служил исключительно по выборам, был земцем, губернским предводителем дворянства, а до того – на военной службе, еще 25 лет назад. Назначение мало меня порадовало.
По телефону дня за 3-4 ко мне позвонил председатель совета министров и спросил, когда я могу к нему заехать? Я в тот же день заехал, и он заявил мне о желании государя назначить меня на этот пост.
Я сказал, что во время войны не нахожу возможным отказаться, хотя для меня назначение нежелательно, что считаю я себя для этой роли, по целому ряду соображений, неподходящим: и по отсутствию подготовки, и потому, что не занимал тех постов, которые к этому подготовляют, даже в службе по выборам, и что я едва ли буду подходящим для правительства в данный момент по некоторым своим взглядам, и что, во всяком случае, я хотел бы до своего назначения иметь обстоятельный разговор с государем.
Вместо этого, я получил в ночь с 5-го на 6-е указ сената без предварительного разговора.
Для меня было вполне ясно, что такой предварительный разговор являлся для государя нежелательным.
По свойству его характера, – человек это слабовольный (он спорить не умеет абсолютно: он или соглашается с своим собеседником или, после разговора, все-таки делает по-своему), вероятно, он вспомнил, что, когда я был вызван для назначения главноуправляющим государственным коннозаводством, то и тогда торговался, как приказчик со своим доверителем, поставил целый ряд пунктов и заявил, что если они будут приняты, то я соглашаюсь.
И, благодаря этому, управление государственным коннозаводством шло, в общем, при мне довольно хорошо; я утроил бюджет в один год, и, в общем, мои мероприятия были удачны. Конечно, я понимал, что тут задачи совсем другие, калибр другой, а кроме того, я отлично понимал, что такой разговор ни к чему не привел бы, и в результате назначение мое не состоялось бы.
Председатель. – То-есть, это разговор с Горемыкиным?
Щербатов. – Нет, с государем.
И так как он был убежден, что я буду ставить вопросы категорически определенно, а он ответов не даст, а мое назначение, в силу обстоятельств, которые мне были неизвестны, желательно, то разговор он откладыва
Представился я первый раз после моего назначения, кажется, 7 или 8 дней спустя.
И вот я начал с сожаления о невозможности объясниться, потому что мое назначение, может быть, и не состоялось бы тогда, но что, во всяком случае, я считаю своим долгом высказать мою точку зрения и после назначения, что, конечно, для меня не совсем благоприятно.
Тут я минут 20 имел разговор, в котором определил свои взгляды.
Председатель. – Будьте добры вкратце передать содержание вашей беседы.
Щербатов. – Во-первых, как я смотрю на положение министра внутренних дел: что такое министр внутренних дел? Прежде всего я считаю, что министр внутренних дел не есть министр полиции, а что он ответственен за полицию постольку, поскольку ответственен в выборе лиц, потому что министром полиции фактически министр внутренних дел быть не должен.
«Угодно вам согласиться на такую точку зрения?» – «Да».
– Тогда он меня спрашивает: «Как вы относитесь к ген. Джунковскому?».
Я говорю: «Я ген. Джунковского давно знаю и, как к человеку, отношусь к нему с полным доверием, но, насколько он подходит к этой должности, судить не берусь.
А пользовался он доверием вашего величества?» – «Да, полным». Относительно Джунковского это особенно характерно, потому что не прошло и 2-х месяцев, как я получил записку (без всякой мотивировки) о его увольнении, накануне того дня, когда он должен был выступать по вопросу об Иваново-Вознесенске.
Было технически трудно увольнять товарища министра внутренних дел в 24 часа в такое тяжелое время, как мы тогда переживали.
Но о причинах увольнения никаких объяснений мне дано не было.
Правда, записи этому разговору я не вел, но это одно из главных.
Затем, относительно общей внутренней политики.
Тогда я сказал, что, по моему убеждению, все происходящее в политической жизни надо рассматривать так, что назревает новое резко выраженное антидинастическое движение.
Повидимому, мое заявление, в такой категорической форме высказанное, не как министром внутренних дел, а как общественным деятелем, произвело некоторое впечатление, и, я думаю, едва ли оно способствовало потом, так сказать, правильности отношений.
Во всю бытность мою управляющим государственным коннозаводством, в течение двух с половиной лет, надо сказать, я вынес самое благоприятное впечатление от личных докладов, сначала как управляющий коннозаводством, а потом, в последние 10 месяцев, как инспектор всего конского отдела, всей конской армии.
Выяснилось, что конская мобилизация так велика, что нужен посторонний элемент, и полномочия мне были даны большие.
Надо сказать, во всех технических вопросах, более благоприятного лица для докладов себе представить нельзя было.
Память великолепная, входил во все подробности, делом интересовался чрезвычайно и оказывал полное доверие и сознательное доверие.
В области же министерства внутренних дел наступило совершенно другое.
Как прикасаться к известным вопросам, так глухая стена, пассивное противодействие и полное отсутствие доверия. Вообще, было очень трудно и совершенно бесполезно…
Через 6 недель я совершенно ясно и определенно это ощутил и хотел уходить.
Председатель. – Каких же вопросов нельзя было касаться, не встретившись с глухою стеною?
Щербатов. – Во-первых, определение сферы деятельности министра внутренних дел и председателя совета министров. Ведь это законом совершенно предусмотрено не было.
Вот по этим вопросам и по вопросам политики к законодательным учреждениям.
Затем, взаимные отношения государя и министра внутренних дел в отношении к общественным и всяким организациям.
Взгляды могут быть различные, но тут был такой сумбур, такой невероятный сумбур в этой области, с которым я мириться не мог.
Председатель. – То-есть где, в жизни или во взглядах вашего собеседника при высочайших докладах?
Щербатов. – Во взглядах собеседника и в практике.
Он считал, что вмешательство министерства внутренних дел в его отношения с разными обществами есть посягательство на его прерогативы, что это стесняет его деятельность, а между прочим, из этого выходили самые невероятные вещи.
Например, в момент вступления моего в должность, обмен телеграммами с земским и городским союзами, при чем телеграммы приходили так, что я не знал их содержания.
Иванов. – Телеграммы между кем?
Щербатов. – Телеграммы к городским и земским обществам.
Председатель. – Они шли через министра двора?
Щербатов. – Нет, когда через председателя совета министров, а когда и от самого.
Ведь личного секретаря даже не было.
Способ ведения дел был вообще чрезвычайно своеобразный.
Таким образом, что писал государь этим союзам, я узнавал потом уже из их ответов.
Бесконечные обращения к нему союза русского народа и всех других союзов, которым, собственно говоря, не полагалось непосредственно обращаться к государю, на все это клалась резолюция помимо министра внутренних дел.
Таким образом, приходилось считаться уже с совершившимся фактом.
Не помню, но одна из резолюций показалась мне очень неудачной; я ее спрятал в стол и на следующем докладе сказал, что счел невозможным передать в делопроизводство такое заявление.
«Почему?» – Я говорю «потому, что, по-моему, она должна на месте, в уездном городе, произвести совершенно нежелательное впечатление».
– «Да это я лично для вас». – «Значит, я должен эту высочайшую резолюцию сообщить?»
В конце концов, он очень неохотно, но согласился со мной, и я тут же ее уничтожил.
Председатель. – Это какая резолюция?
Щербатов. – Не помню, по какому-то политическому вопросу.
Но дело не в существе, а в крайне неудачной форме.
Я помню, она была совершенно недопустима в сферу уездного города.
Председатель. – Это единственный случай, что была высочайшая отметка на бумаге, касающейся уездного города, может быть, местного союза русского народа?
Щербатов. – Может быть, но кроме союза русского народа обращались очень многие.
Потеряна была всякая правильность в этом отношении.
Все непосредственно писали, помимо министра, а к министру приходили бумаги уже с резолюцией государя. Все мои попытки устроить, чтобы это направлялось сначала ко мне, чтобы я подобрал по группам и уже тогда приводил в более или менее однородную форму, не увенчались успехом; это считалось как бы вмешательством в личные отношения монарха с теми организациями.
Затем чрезвычайно характерно в этом сумбуре, который был по отношению к городским и земским союзам, это то, что было в самом конце и на чем произошло острое столкновение с Горемыкиным.
На последнем заседании совета министров, в ставке, числа 21-22 сентября, когда было выражено неодобрение нашим поступкам (письмо от 21-го августа), после обеда, перед самым отъездом, когда я видеть государя не мог,
Горемыкин мне передал телеграмму черновик, и сказал, что государь повелел отправить от моего имени эту телеграмму Челнокову и князю Львову.
ПРОДОВЖЕННЯ ДИВ, У ЧАСТИНІ 2.....
|
