ІЗ ЩОДЕННИКА
Матеріал, котрий буде подано нижче, напевне ніхто із земляків не читав, - як незнайомий , для нас є і автор цього щоденника. Знайдений допис в інтернеті, на далекому башкирському сайті однієї із бібліотек.
Назва заголовка не стосується нашого часу - мова йде про перші дні окупації Тернів , у вересні 1941 -го року. Це мабуть найбільш об"ємний друкований матеріал, свідка тих подій і охоплює майже півмісячний проміжок часу. Фрагмент, котрий ми подамо, взято із видрукованої книги під назвою "Літопис війни".
Автор (на фото ) -підполковник, командував 789-м полком. Під Харковом, контуженим потрапив у полон. Знаний у Башкирії татарський поет, котрого розстріляли у концтаборі Дахау, як одного із керівників таємної антифашистської організації. Його ім"я Хайрутдін Музай.
 "
... Приказы начали поступать один за другим. Сначала мы ушли в село Успенка, потом заняли позиции, развернув их в сторону села Викториновка. Немецкий самолет кружил над нами до вечера.
19.9.41
С рассветом вражеские машины стали перевозить пехоту из Бурыни в село Викториновку. По нашим подсчетаы, проехало более ста машин, значит, людей у них около трех тысяч, не иначе, один мотополк.
У нас же около трехсот человек.
Не знаю, попало ли в руки Макарчука мое донесение, где я сообщал о готовящемся наступлении немцев и о том, «что силы врага в десять раз превосходят наши. Когда капитан из штаба дивизии начал выговаривать по телефону, я прервал его: «Передай самому, что с тобою не могу об этом разговаривать». Но поговорить с Макарчуком так и не удалось.
Тронулась первая шеренга врага. За ней поднялась и вторая. Как на параде. Немцы, кажется, порядком выпили — накачались как следует, все идут в рост. Первая цепь атакующих приблизилась к нам на 300—400 метров, мы открыли огонь. Враг залег.
Неприятельские мины разнесли мой наблюдательный пункт, и мы с адъютантом Дузем вынуждены были перебраться в штабной.
Враг перенес минометный огонь с переднего края на деревню. В блиндаже слушаю Шеверева и других комбатов, уточняю обстановку. Шеверев сообщает, что к первой цепи атакующих подтянулась вторая, затем показался и третий эшелон противника. То же самое доносят Асасков и Ибрагимов.
Горит жилой дом, где спали мы прошлой ночью. Около моего блиндажа беспрестанно рвутся мины. Приподняв голову, оглядываю окоп. Там бьется белый петух, которому оторвало ногу. Он только что ходил в двух-трех шагах от меня. Людей поблизости нет, в окопе только я и телефонистка.
Шеверев тем временем сообщает, что немцы поднялись в атаку, и что роты его, не выдержав натиска, вынуждены отойти. С Асасковым связь прервалась. Телефонист Ибрагимова успела передать мне: «Товарищ подполковник , нам конец...» Немцы, как потом выяснилось, ворвалисьсь в окоп и всадили ему нож в спину.
Снаряды рвутся рядом, за моей спиной. Вызвал из штаба Медведева, послал адъютанта разыскивать Алексеева — тот не вовремя оставил меня одного.
Вражеские автоматчики появились уже на улице. А Пономаренко за 15 километров из штаба дивизии убеждает нас, что врагов немного и приказывает нам не отступать.
Немцы окружили наши окопы с трех сторон, однако путь к отступлению нам пока не закрыт. Сзади 777-й полк, я приказал отходить, чтобы с ним соединиться и отражать атаки вместе. Но в окопах 777-го не было уже ни души.
В сторону Жуковки дорога нам открыта. Мы решили пройти село, проверить на ходу личный состав и отступать еще дальше, дабы не губить людей напрасно. Подпалив скирды соломы в поле, под покровом дыма добрались до Жуковкн. Но и этот пункт не был последним. С наступлением темноты нам предстояло идти через Че-реповку до села Терны.
20.9.41
6 часов утра. Еще темно. Только что вошли в Терны. В дороге порядком проголодались. Товарищи, которых мы послали вперед, были уже здесь. В одном доме старик со старухой приготовили нам завтрак, добавив к нашим продуктам свои.
Во время завтрака отдаются необходимые распоряжения. Штабники побывали в батальонах. Выяснилось, что вчера в бою мы потеряли 49 человек. Среди них командир 1-го батальона старший лейтенант Ибрагимов, азербайджанец, и ротный Жищенко с шестью бойцами. Не хочется верить,- этих людей уже никогда не увидим.
Усталость дает о себе знать. После вчерашнего боя болит голова. И нервы порядком сдали. Шутка ли, мы семь часов кряду находились под пулеметным огнем, среди грохота снарядов и стона летящих осколков. Я думаю не о себе — я ведь отвечаю за судьбу 300 человек. Сердце болит за каждого раненого. Надо еще всех накормить и вовремя позаботиться о тылах. Днем и ночью голова идет кругом, думы не дают покоя. В ушах явственно звучат последние слова Гришаева: «Прощай, товарищ подполковник, нам уже не выбраться...»
Светает. Хочется прилечь. Ложусь, но глаза не закрываются, думы не покидают меня. Временами бьет озноб. Медведев и Алексеев спят. Я с завистью смотрю на них. Медведев храпит на всю избу.
Я еще глаз не сомкнул, а солнце уже встало. Старик, убрав с окон палатки, потушил керосиновую лампу.
Встаю. Бужу других.
Тем временем Гуденко доставил приказ. Оборона должна быть занята здесь, в этих самых Тернах. Вторая бумага сообщала о прибытии нового пополнения: нужно в полку организовать им достойную встречу.
Около 12 часов. Батальоны заняли свои места в обороне. Прибыло пополнение. Около 300 человек, с оружием, только нет пулеметов. На окраине, в лощине, поросшей деревьями, новичков записывают и распределяют по ротам. Хлопот хватает всему штабу.
Я пошел вдоль новой линии обороны. Справа место неудобное. Из-за длинного здания МТС невозможно разглядеть поле боя. Придется перебраться на два километра вперед, на косогор, покрытый яркой зеленью сахарной свеклы, хотя такое перемещение увеличит полосу обороны и ослабит силы. Место на косогоре отвожу батальону Асаскова. Ибрагимова теперь замещает лейтенант Черкасов. Его батальон приходится растянуть вдоль речки Терн, до железнодорожного моста, ведущего к сахарному заводу. Место неудобное. Дальше от железной дороги располагается батальон Шеверева. Перед ним — речка, по берегам ее дома, улицы. Впереди — сахарный завод и лес. Дальше ста — ста пятидесяти метров ничего не видно. Маскировка хорошая, но вот оборона неудобная.
Уже стемнело. Медведев перевел штаб в деревню Терны. В нашем доме живет одинокая женщина, муж ее в армии. Не хочется ни есть, ни пить. Скорее спать. Голова гудит как чугунный котел, все равно, вижу, ничего не удастся мне сделать.
21.9
Шесть вечера. По улице Тернов идет большегрузная немецкая машина, затянутая синим брезентом. Направляется к нам. На левой подножке Жуков. Машина останавливается.
— Вот, живьем захватили,— говорит Жуков.— Работа 5-й роты.
Вылезает из кабины здоровый, светловолосый немец, шофер. В машине кто-то натужно стонет.
— А этот ранен,— поясняет Жуков.
Пленный шофер непоседлив, расторопен. Входим в дом. Является переводчик. Немец как будто искренен. В словах его нет ничего такого, во что нельзя верить: повторяет все, что проверено боями.
. Он хотел бежать, потому его и шарахнуло. Пусть подыхает, туда ему и дорога.
— Есть хочешь?
— Нет. Испугался немного,— говорит он и смеется. Посадив немца за руль его же машины, отправили в штаб дивизии
22.9.41
Неожиданно вернулись Ибрагимов и Жищенко с бойцами. Возвращаясь к своим, Жищенко застрелил немецкого офнцера и трех солдат.
23.9.41
После полудня возле моста, ведущего на завод, началась ожесточенная стрельба. Слышны голоса Шеверева и Ананьева:
— Залпом огонь!..— После каждой команды раздается грохот орудий, стучит пулемет.
Посылаю вестового третьего батальона Хоролица выяснить обстановку. Расстояние короткое, так что вернулся он быстро.
— Там остановили две машины. Людей нет. Машины за ручьем, у самого моста.
Я послал его к Шевереву, наказав переправить машины через ручей. Вскоре Хоролиц вновь предстал передо мной:
— За ручьем обнаружен шофер. Одна машина засела на середине ручья. Болотистое, топкое место. Комбат говорит: вытащить ее можно только с помощью другой машины.
Послал тягач. Уже темнело, когда немецкая машина, груженная штабными документами, остановилась около штаба. Документов и карт оказалось так много, что силами нашего штаба пришлось бы проверять их больше месяца.
— Отправьте, там проверят,— говорю Медведеву.
— Ладно,— кивает он, а сам неторопливо разглядывает карты.
Шеверев прислал записку: «Вторая машина сломана, переправить невозможно». Я написал ему: «Вынесите .из нее все, что может пригодиться, а машину подожгите.
Вещи переправьте на эту сторону». Вскоре была доставлена новая партия карт, документов, пистолетов, автоматов, патронов и биноклей.
Ночью в одиннадцать часов с вражеской стороны открыл огонь крупнокалиберный пулемет. Его трассирующие пули пролетают над нашими головами и впиваются в землю примерно в 15 метрах.
Шеверев опять командует:
— Залпом огонь!
Взорвав ночную тишину, грохот разносится по лесам и долинам.
Посылаю Хоролица:
— Беги узнай, что случилось.
Пригнув голову под пулями, Хоролиц исчезает в темноте.
Стрельба умолкает. Вестовой возвращается.
— Пришла танкетка, хотела подцепить машину, да наши не дали немцам выглянуть из люка,— докладывает он.
Сломанную машину сожгли.
24.9
После вчерашней стрельбы штаб необходимо перевести на другое место. Деваться некуда. Велел копать блиндажи где-нибудь в укрытии. Временно перебрались в дом около школы.
В доме женщина с тремя детьми — дочка 16—17 лет, сын, года на два моложе, и маленькая Галя трех лет. Муж в Красной Армии.
День дождливый. Из дома выходить не хочется.
Только снайпер Ананьев изредка постреливает в немцев. Один из них, видимо, для наблюдения, забрался на пожарную вышку. Меткий выстрел — и немец висит вниз головой.
Бойцы моются в бане. Баня, правда, не самая лучшая, но мы сейчас и такой рады.
25.9.41
Еще никогда ночи не были так спокойны. За ночь ни выстрела.
28.9.41
К наблюдательному пункту во весь дух несется девочка лет 15—16. Добежала. Совсем задохнулась. Па лицу течет струйками пот.
— Что случилось?
— Немцы,— отвечает девочка, не в состоянии больше вымолвить ни слова. Рукой показывает в сторону МТС.
— Не торопись, отдышись немного. Садится. Видя, что я спокоен, удивляется.
— Ну, рассказывай.
— Вон видите, село Марьевка под лесом, оттуда идут
немецкие солдаты!
— Вот и хорошо,— говорю я.
— Почему это хорошо? Прогнать их надо!
— Придет время — прогоним,— только и успел сказать я, как тут же, перекрыв мой голос, дружно заговорили пулеметы батальона Ибрагимова.
Смотрю в бинокль: около двадцати солдат врассыпную чешут назад.
— Видишь? — спрашиваю девочку.
— Плохо вижу,— отвечает.
— На,—-говорю ей. Берет бинокль.
— Ага, ага... Вижу, вижу! Еще!.. Еще!..— восклицает она и притопывает ногой.— Во как драпают!
— А ты испугалась.
— Не испугалась, пришла сообщить,— отвечает она. Спрашиваю, как ее зовут,— не хочет говорить.
— Вы уйдете, а я тут останусь. После вас дел у меня будет много. Комсомолка я, вот что важно. А мое имя...
скажу как-нибудь в другой раз. Ну, так и быть... Разве что взводному... Смотрите же, никому не говорите.— Она шепнула свое имя. Да, я непременно сохраню его в тайне. Девочка ушла, но ее разгоряченное лице, взволнованный голос, глаза, вспыхнувшие радостью при виде бегущих фашистов, и, наконец, ее имя навсегда врезались в мою память. Когда-нибудь после войны мне бы найти эту девушку и узнать, как сложилась ее судьба.
29.9.41
Вражеский «юнкере» кружится над Тернами. Одну бомбу сбросил на базарную площадь, вторую — на северную окраину села. В доме, где мы ночевали в первый день, тяжело ранило старуху. Через несколько часов она умерла в нашей санчасти.
30.9.41
Удивительное событие произошло сегодня. День туманный. В двух шагах ничего не видно. Часам к десяти на высоту 172,1, где располагалось наше боевое охранение, забрело свыше двухсот солдат противника. Пулеметчик Атанов начал их расстреливать в упор. Немцы в панике пустились наутек. Подхватив ручной пулемет и пару дисков, Атанов бросился преследовать их. Пробежит немного, задержится и короткими очередями лупит им вдогонку. Затем снова бежит и снова стреляет. Так он один преследовал немецких солдат с офицерами до самого совхоза «Терновский».
— Патроны кончились, а то бы я проводил гостей еще дальше,— говорит пулеметчик.
— Молодец! — хвалю его я и даю распоряжение подготовить наградную.
1.10.41
В первый день этого месяца враг открыл артиллершккнн огонь по Тернам. Я придерживаю занавеску, чтоб не залетели осколки стекла. Впрочем снаряды разрываются пока в 300—400 метрах от нашего дома. Так что нет опасности. Галя смотрит на меня и говорит:
— Папа, бух-бух!
К счастью, снаряды не причинили вреда ни нам, ни
населению.
2.10.41
Командир полковой артиллерии Шевченко доложил с наблюдательного пункта, что за Тернами видит подозрительное движение. Воробьеву приказываю открыть огонь. Пристрелялись. Наши снаряды вскоре стали попадать в то место, которое вызвало у нас подозрение. Из-за домов показались два мотоциклиста и машина. Во весь опор они дуют назад, к лесу. Их преследует огонь Воробьева.
3—4.10.41
«У каждого века бывает воя сволочь, свой негодяй»,
X. Такташ
Жищенко ходил сегодня с бойцами в разведку. Какая-то сволочь из местных жителей успела сообщить об этом немцам.
Село Терны! По твоей земле ходит какой-то подонок, удивляюсь, как только ты его терпишь!
Мы не смогли обнаружить предателя. Надеемся, партизаны с ним расквитаются.
Под вечер несколько снарядов упало рядом с наблюдательным пунктом. Перебрался на другое место.
Галя привязалась ко мне, зовет папой. Ждет, скучает. Стоит мне появиться на пороге, со всех ног бежит ко мне с раскрытыми объятиями. Она пытается что-то рас сказывать, но я могу различить лишь два слова — «папа» и еще «бух». Без «переводчика» нам приходится туговато.
С утра повсюду слышатся разрывы снарядов и мин. В деревне есть раненые.
Хозяйка сидит с детьми в погребе. На улицах ни души.
Целый день высоко в небе кружит самолет. Должно быть, корректировщик.
Комдив с начальником политотдела Смирновым вызвали меня и Алексеева на совещание. Дождались темноты. Хотя все дороги развезло, решили ехать на машине:, холодно и дождливо.
У Бобрика дорога идет вверх. Машина временами буксует, приходится ее подталкивать. Но вот половина дороги позади. Попали в какую-то канаву. Вытащить газик не удалось. На дороге со стороны Бобрика показался какой-то всадник. Остановил его. Это Бондарев, адъютант Макарчука.
— Есть приказ об отступлении,— говорит он.
— Об отступлении?! — переспрашиваю.
— Да. Вам ведено ехать на совещание, полк поведет Медведев.
Не могу опомниться от удивления. В такую темень и грязь... на совещание...
Оставив шофера с машиной, идем в Бобрик пешком. Послали оттуда людей на выручку шоферу,
Итак, отступаем. Не суждено проститься мне с хозяевами, поцеловать маленькую Галю.
6.10.41
Ночь и половину следующего дня провели в дороге.
В последнее время нашего пребывания в Тернах враг регулярно с утра до ночи обстреливал деревню из минометов. Наш уход был для него столь неожиданным, что я в 15 километрах от оставленных нами Тернов мы слышали там регулярные взрывы. Немцы, видимо, не успели заметить нашего отсутствия.
Моросит дождь, под ногами хлюпает грязь. Вокруг иепроглядная чернота. Полк я догнал в селе Бобрик. Позади нас только разведка.
В этом же Бобрике получил приказ комдива занять оборону на восточном берегу реки Вир. Он указал место каждому батальону, а высоту 177 к югу от реки обвел красным карандашом: здесь должно быть наше боевое охранение.
Ночью мы обсудили этот план совместно.
Вот село Николаевка. Возле него большое озеро, на берегу разрушенный сахарный завод. На дороге, с обеих сторон обсаженной деревьями, подбитый немецкий танк. Раньше, когда мы стояли в Тернах, сюда, в Николаевку, пыталась пробиться 10-я мотодивизия врага, если я не ошибаюсь. Потрепанная в стычке с Первой московской гвардейской дивизией, она укрылась в Штеповке. Там и была целиком разгромлена в течение двух-трех дней.
Обошли до вечера все батареи в селах Николаевка, Самара и Красное. Располагая на высоте батальон Ибрагимова, зашел на мельницу в селе Самара — нельзя ли ее использовать под наблюдательный пункт. Вышел оттуда весь перепачканный в муке.
До села Красное добрался на заходе солнца вконец обессиленный.
Село утопает в зелени. Похоже издали на лес, да и стоит на самой опушке леса. Народ здесь щедрый, гостеприимный. Угостили нас жареным гусем, даже водка нашлась.
Люди радуются, что в Николаевке немца разнесли в пух и прах, но печалятся, что мы уходим. Здесь и партизанский отряд уже создан, пока он запасается всем необходимым и с приходом врага должен приступить к боевым операциям.
В этом живописном селе не пришлось нам задерживаться. Поступил новый приказ. Уходим. Женщины плачут, просят скорее вернуться...."
***************************************************************************************
| 